"Граф Игнатьев во всех отношениях молодец, и полк представился в большом порядке, чувствовалось его прекрасное боевое настроение." (Генерал Безобразов - после встречи с полком на празднике Преображения Господня 6.8.1914 г. - цит. по "Преображенцы в Великую войну", стр. 45)
"Несмотря на свою грузную с детства фигуру и физическую мягкость, он в нужных случаях был далёк от мягкости. Твёрдость свою он доказал во время летних и осенних отступательных операций 1915-го года. Вместе с тем он был умён и самолюбив. Игнатьев доверял своим помощникам и представлял им свободу." (Командир Измайловского полка генерал Геруа, цит. по "Преображенцы в Великую войну", стр. 174)
"Грустно было расставаться с любимым боевым командиром, под чьим начальством полк вплёл столько новых лавров в старый венок своей славы. Его мудрое водительство, непоколебимое бесстрашие и спокойствие, выдающиеся военные дарования и бережливое отношение к полку навсегда привязали к нему сердца всех Преображенцев." (Цит. по "Преображенцы в Великую войну", стр. 174)
"Теперь скажу несколько слов о последнем нашем начальнике дивизии, графе Н. Н. Игнатьеве. Его кузен, А. А. Игнатьев, генерал советской службы, в своей книге "50 лет в строю", отзывается о нем весьма презрительно, считая его "неудачником" и не называя его иначе, как "бедный Коля", "толстый Коля", "бедный, толстый Коля" и т. п. Что "Коля" был толст, все, кто его знали, могут об этом засвидетельствовать. Но что он был неудачник, это еще большой вопрос. Когда же Игнатьев пишет, что "с горечью должно быть вспоминает и по сей день толстый Коля ту злосчастную операцию на Стоходе, в которой они с "Бэба" (Безобразовым) погубили цвет доблестной русской гвардейской пехоты, бросив ее в бесплодную атаку, по случаю Безобразовских именин", тут уже никаких споров быть не может. Это ложь бесспорная, нелепая и злая. Также, как я думаю в советской, в старой царской армии бросать войска в атаку "по случаю именин" командующего было совершенно невозможно и я очень надеюсь, что читатели книги гр. Игнатьева, хотя бы и самые молодые, в этой части ему не поверят.
Гр. Н. Н. Игнатьев кончил Военную Академию, как тогда говорилось, по 2-му разряду, т. е. без зачисления в Генеральный Штаб, и прошел в Преображенском полку всю строевую службу, прокомандовав ротой 7 лет. Вышел он на войну командиром полка и под его командованием, энергичным и умелым, Преображенский полк вписал в свою боевую историю не мало блестящих страниц.
Я лично знал Н. Н. и в полку и особенно близко в эмиграции, где он мне подробно рассказывал про Стоходскую операцию, в которой ни он, ни Безобразов не были повинны ни душой, ни телом. Несмотря на их самые энергичные протесты, приказ атаковать укрепленные немецкие позиции пришел из Ставки, на которую в свою очередь давили из Парижа. Это была одна из многих наших человеческих жертв на "союзнический алтарь". Так это было тогда и понято и принято в войсках.
В первые годы войны, имея командиром, слабого, нерешительного и совершенно не военного Эттера, мы очень завидовали "Захарам" (прозвище Преображенцев), что у них такой отличный командир и дорого бы дали, чтобы поменяться.
Осенью 1916 года, Н. Н. Игнатьев получил нашу дивизию, уже усталую и потрепанную и сделал все, что было в человеческих силах, чтобы привести ее в порядок. Между прочим, его гражданскому мужеству наши полки обязаны тем, что они, единственные во всей российской армии, сохранили воинский дух и боеспособность до самого конца. Месяца через два после приема им дивизии, из Штаба командующего армией, Каледина, нам в Скурченский лес прислали офицерское пополнение, три камиона только что произведенных из школ прапорщиков, всего человек 60. При тогдашних настроениях в тылу, такого "ремонта" было бы совершенно достаточно, чтобы подорвать дисциплину и порядок и в более крепких частях, чем были к этому времени наши. Игнатьев все это понял и принял героическое решение. Камионам было приказано не разгружаясь поворачивать назад в Штаб армии, а Каледину было протелеграфировано, что прапорщики не приняты, так как такой прием нарушил бы старую гвардейскую привилегию принимать к себе офицеров по выбору. Тут же Каледину было указано, что недохват в офицерах мог бы быть пополнен своими средствами, т. е. производством в офицеры своих подпрапорщиков, бывших фельдфебелей, тех самых, которые, поступив в полки молодыми солдатами, прошли в них всю службу и мирную и военную. Выгоды такой замены были бы очевидны. Вместо ненадежного боевого элемента, хотя бы даже со средним и высшим образованием, элемента, который никаким авторитетом у солдат пользоваться не может, и для которого честь и слава полка пустой звук, полки получили бы крепких, стойких, испытанных в боях начальников, которые в полках этих выросли и для которых свои полки стали своими семьями. В Суворовские времена за боевые заслуги производили в офицеры солдат даже не очень грамотных, почему же не сделать этого и теперь?...
Такой "постанов вопроса" сразу же отнимал всякое оружие у тех, которые усматривали в этом отказе желание гвардии пополнять свои офицерские ряды исключительно "графьями и князьями".
Но производство своих бывших солдат в свои офицеры состоялось уже значительно позже, после революции при Керенском. В нашем полку было произведено 10 человек, все старые испытанные бойцы. Мне рассказывали, что когда они надели форму и за первым общим обедом командующий полком А. В. Попов сказал им приветственное слово, многие из них плакали." (Воспоминания Ю. В. Макарова "Моя служба в Старой гвардии")
"Умные люди должны придумать способ ликвидировать войну безболезненно, иначе произойдёт катастрофа."
"Сидим в голоде и холоде… Появился сыпной тиф. При таком скоплении, грязи и плохой пище это неудивительно. Ввиду предстоящего карантина хотят отделить больных и раненых, дам от мужчин. Делают это грубо. Слышны окрики «скорей» и «пошел». Гоняют как китайцев или кафров. … Для англичан мы лишь материал их политики. … К нам их отношение как к низшей расе. Слишком они показывают, что в
данное время мы свое дело сделали и что мы им больше не нужны."
"Коренастый рыжебородый дядя Коля" заставлял племянников маршировать по деревенским дорогам до самого Гастингса, распевая по ходу полковые песни преображенцев."